«Благословное буквам шествие»: редкий случай тайнописи в московских печатных книгах первой половины XVII в.

Широко известно, что кириллическая книга в русском средневековье была не просто основным способом хранения и передачи знания. В среде ее создателей, читателей и почитателей на протяжении многих веков складывался уникальный феномен, который сегодня принято называть традиционной книжной культурой. В это понятие входит не только собственно книжное знание, способы его накопления и трансляции; не только технические и технологические приемы создания и сохранения старинных книг, не только особая форма общения читателя с книгой и книжным текстом, когда на полях книги появлялись многочисленные записи, но также и ведомые только избранным, настоящим носителям книжного знания и книжной культуры способы общения и передачи информации. Церковнославянский текст, особенно текст канонический, обладающий полифонией смыслов, дает в этой области огромные возможности. В этой связи достаточно указать в качестве примера хотя бы на приписки писцов в ранних кириллических рукописях или на обращение составителей старопечатных книг к читателям в послесловиях. Однако возможности носителей традиционной книжной культуры не ограничивались только общением посредством прямых или косвенных цитат, символов и аллюзий. В рамках традиционной книжной культуры был выработан и особый язык, или, вернее, языки общения, достигшие своего расцвета в XVII веке. Речь идет о различных системах тайнописи.

Тайнопись в русских кириллических книгах (в первую очередь, рукописных, где она по преимуществу и встречается) изучена достаточно хорошо . Известны сотни примеров использования простейших систем (т.е. способов) тайнописи, например, таких, как «простая литорея» . Случаи применения сложных видов тайного письма достаточно редки, и в их череде приведенный ниже текст занимает достойное место.

Запись тайнописью была обнаружена студентом 5-го курса Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова В. Богдановым на экземпляре московского Евангелия, изданного 19 января 1640 г. , во время летней комплексной археографической практики 2002 г. Книга хранится в Ярославском историко-архитектурном музее-заповеднике (Инв. 18944). Тремя годами ранее такая же запись, сделанная тем же почерком, была найдена автором этих строк на экземпляре московского Пролога с текстом на вторую половину года (март–август), вышедшего на Печатном дворе 6 декабря 1643 г. Книга, в XIХ в. расплетенная для удобства использования на два тома, хранится в МК РГБ (Инв. 4762, текст на март–май; Инв. 9498, текст на июнь-август). И в экземпляре Евангелия, и в экземпляре Пролога сохранились все листы (в Прологе утрачен первый пустой лист). В обоих случаях запись тайнописью сделана на протяжении всех листов книги, на одном из трех-четырех листов. Запись находится на обеих сторонах листа, по нижнему полю, около корешка, выполнена очень мелким полууставом XVII в., чернила выцвели, и потому далеко не всякий читатель обратит на нее внимание. По типу она напоминает «скрепу» – так называли запись, сделанную с охранными целями: на месте склейки двух листов столбца или на каждом листе книги. Во втором случае комплектность книги можно было легко проверить: утрата слов (слогов) в записи свидетельствовала об отсутствии в книге листов. Очевидно, что «скрепы» выполнялись там, где время от времени возникала необходимость проконтролировать целостность книги: в монастырских и церковных библиотеках, которые выдавали книги во временное пользование монахам или мирянам.

Для удобства читателя, который, возможно, найдет более правильный вариант расшифровки, приведу сначала текст записи, без каких-либо комментариев :

«Городу убо сеи имянуем сут<ь> яко ж древле Б<о>гъ [къ Мои]сеови рече шед к людем симъ и рцы: аз [есмь] ал<ь>фа и омекга (!) сиирhч<ь> начаток и конец сыи посла мя к вамъ та ж тои ж || начал<ь>ная д<у>ша ц<а>рь столпомъ и начал<ь>ная плот<ь> десяторицею по пяти и пяторицею по осми и пяторица сугуба столпъ плот<ь> десяторица пяториць втрикрато сугубо столпъ плот<ь> и вторицею два со единhм прикладъ д<у>ша и вторицею по пяти и третицею по седъми дващи три и трищи единъ единъ дващи и третицею единъ прикладъ мужска имяни токмо наверъшение душа царь от времени же тои сице зовомъ триехъ токмо втрикрато сугубо численыхъ вратhх града того хранителеи постави двема же убо враты во град тои входити завhща единhми же изходити рече яко же речена быша и сут<ь> четверица троесложна и двоица* сугуба и прикладъ мужска имяни токмо навершение или плот<ь> едина дебела || и iже градъ тои состоитъся тhми приставники храним от лhта 5500-г<о> и до днес<ь> ничhмъ же вредимъ и вhмъ (!) извhстно яко не падутся стhны его егда солнце померкнет и луна не дастъ свhта своего и вся звhзды спадут тои же и тогда пребудет ничhм же вредимъ зане самъ ц<а>рь всhмъ начертал его есть стратиг же его совершил несть**». (Примечания: в Прологе – * «пятерица»; ** «его есть»; знак || поставлен мной (А.Д.)).

В тексте четко выделяются три части (отделены друг от друга знаком ||): вступление, собственно текст тайнописи и заключение. Интересно, что и во вступлении, и в заключении автор записи помещает прямые цитаты из Нового Завета. В первом случае это фраза: «аз [есмь] ал<ь>фа и омекга (!) сиирhч<ь> начаток и конец сыи» (Апокалипсис. 1:8); во втором – «солнце померкнет и луна не дастъ свhта своего и вся звhзды спадут» (Ев. от Мф. 24:29). Род занятий или прозвище писца зашифровано в виде описания некоего города. В вольном переводе на русский язык запись будет выглядеть так: «Этот город мы называем так. Подобно тому, как древний Бог говорил Моисею: иди к людям и говори, что я [Бог], который есть альфа и омега, то есть начало и конец, послал меня [Моисея] к вам. Того же [пишущего] имя – (далее имя тайнописью). От времени же его [пищущего] зовут [еще] так (далее прозвище, скрытое за описанием города, в котором, в частности, есть 18 ворот, охраняемых «приставниками», причем входить в город можно только двумя воротами, а выходить – через одни). И город тот существует, охраняемый этими «приставниками» с 5500 года [т.е., по александрийской эре , с момента Рождества Христова] и до сегодняшнего дня, не поврежденный никем. Ведаю: сказано, что стены его не падут [даже] тогда, когда солнце померкнет, и луна не будет светить, и все звезды падут с небес. Этот город и тогда будет стоять невредимым, поскольку так начертал сам царь и так совершил его стратиг».

Другими словами, автор записи утверждает, что посторонний человек ни при каких условиях не сможет разгадать смысл зашифрованной фразы-«града». Примем же вызов, и попробуем взять этот «город» штурмом.

Сам способ, которым зашифрован текст в основной части записи, не представляется особо сложным. По классификации М.Н. Сперанского , мы имеем дело с достаточно редкой разновидностью цифровой системы тайнописи, когда зашифрованные буквы текста передаются в виде существительных, образованных от числительных (двоица, троица, третица, четверица, пяторица, десяторица), а также в виде количественных числительных. Суть этой системы заключается в следующем. В кириллице большинство букв имеют одновременно и цифровое значение (А – 1, В – 2, Г – 3, Д – 4 и т.д.), поэтому любое слово можно записать в виде последовательности цифр. Для того, чтобы усложнить задачу постороннему читателю, каждая из этих цифр раскладывается на слагаемые или множители, которые записываются в виде существительных или числительных. Для облегчения же расшифровки составитель текста ясно определил границу почти каждой зашифрованной буквы словами «столп», «плоть», «приклад», «душа».

Подобный прием был известен многим книжникам XVII в., когда и появился указанный способ тайнописи. Однако использование таких обозначений, как «начал<ь>ная д<у>ша ц<а>рь столпомъ и начал<ь>ная плот<ь>», «мужска имяни токмо наверъшение душа царь» и других предполагает знакомство автора нашей записи с гораздо более редкой разновидностью тайнописи, названной М.Н. Сперанским «тайнописью в квадратах» . В рукописях XVI–XVII вв., посвященных тонкостям церковнославянской грамматики после так называемого «Лаодикийского послания» следует ключ к этому виду тайнописи. Он представляет собой таблицу из сорока квадратов , в каждом из которых помещена буква с перечнем относящихся к ней грамматических и орфографических терминов (включая наличие/отсутствие цифрового значения, все виды ударений и иногда роль, которую эта буква может играть в слове), а также буква, которая заменяет ее при шифровке текста. Примеры использования этой системы Сперанский насчитывает единицами. В нашем случае автор записи шифрует некоторые буквы не путем замены, а только с помощью грамматических и орфографических терминов, взятых из «квадратов».

Следуя «квадратам», термины, встречающиеся в нашей записи, можно перевести таким образом:

«приклад» – любая гласная, в т.ч. полугласная;

«душа» – гласная, кроме полугласных;

«столп» – согласная, имеющая цифровое значение

«плоть» – любая согласная;

«главные буквы», «цари» – А, И, W, ";

«начальная душа», «царь столпом» – А (первая буква алфавита, «царь букв», имеющих цифровое значение)

«мужскому имени совершение» – Ъ, Ь (окончания существительных мужского рода);

«мужскому и женскому имени совершение» – И (окончание существительных мужского и женского рода).

Крупнейшие ученые рубежа XIХ–ХХ вв. не могли прийти к единому мнению относительно объяснения этих терминов. Одна из рукописей XVI в., опубликованная И.В. Ягичем , трактовала некоторые из терминов, встречающихся в нашей записи, так: «Плоти убо и столпи нарицаются сего ради, понеже без wд<у>шевленых прикладов не могут никоего ж гласа ниже вhщания составити о себе, яко же бо тhло без д<у>ши ниж<е> движется, ниже живет, д<у>ша же бо и без тhла и движится, и живет, но ничто ж содhиствует, кроме телеси…». Противопоставление «душа» – «плоть» (тело) в значении «гласная» – «согласная» в этом отрывке объяснено достаточно ясно. Согласная называется иначе «столпом», а гласная – «прикладом», видимо, из-за восприятия средневековыми книжниками их позиции в слове: согласные образуют как бы костяк слова (опять же – «плоть»!), а гласные приставляются, «прикладываются» к ним. Действительно, если обратиться к сокращениям слов в церковнославянских книгах, то очевидно, что большинство согласных остается на месте (под титлом, как столпы-столбы под крышей!), а гласные сокращаются: «Бдца» – «Б<огоро>д<и>ца», «млтва» – «м<о>л<и>тва», «млсть» – «м<и>л<о>сть» и т.д.

Особого пояснения заслуживают следующие части текста. Во-первых, «начал<ь>ная д<у>ша ц<а>рь столпомъ и начал<ь>ная плот<ь>». «Начальная душа» — это первая гласная зашифрованного слова, далее автор записи поясняет какая: «царь» (под это определение подходят А, И, W, "), но не просто «царь», а «царь столпом», т.е. царь букв, главная буква алфавита — очевидно, «А». «Начальной плотью» (и никогда «столпом», поскольку у буквы нет цифрового значения!) в «квадратах» называли «Б», поскольку это первая согласная алфавита. Но в нашем случае речь, видимо, идет не о первой согласной алфавита, а о первой согласной слова (по аналогии с «А» — первой гласной слова) и далее следует цифровая передача этой согласной.

Во-вторых, «приклад мужска имяни токмо наверъшение душа царь». Под первую часть определения, как видно из вышеприведенных пояснений, подходят буквы «Ъ», «Ь» и «И». Все они, с точки зрения книжников XVII в., являются гласными, но только «И» называлась «царем».

В-третьих, «прикладъ мужска имяни токмо навершение, или плот<ь> едина дебела». Под первую часть определения подходят «Ъ», «Ь» и «И», и далее автор записи четко указывает на нужную ему букву — «Ъ» («единая дебелая», т.е. «единая полная», в отличие от «тонкой», как называли в XVII в. «Ь», видимо с учетом завершения верхней мачты буквы, и от «сложной дебелой» «Ы (ЪI)»). Интересно, что автор записи назвал «Ъ» одновременно «прикладом» (гласной, но не «душой») и «плотью» (согласной, не имеющей цифрового значения, но не «столпом»). Видимо, под «плотью» понимается и «буква» вообще.

Термин «мужска имени токмо навершение» используется и для того, чтобы обозначить окончание каждого зашифрованного слова. Одно слово дополнительно отделяется от другого связкой: «от времени же тои сице зовомъ».

Учитывая все вышесказанное расшифровку нашей записи можно представить следующим образом : «… начал<ь>ная д<у>ша ц<а>рь столпомъ (А, первая гласная слова) и начал<ь>ная плот<ь> десяторицею по пяти и пяторицею по осми и пяторица сугуба столпъ плот<ь> (10х5+5х8+5х2=50+40+10=100, Р, согласная, первая согласная слова) десяторица пяториць втрикрато сугубо столпъ плот<ь> (10х5х3х2=300, Т, согласная) и вторицею два со единhм прикладъ д<у>ша (2х2+1=5, Е, гласная) и вторицею по пяти и третицею по седъми дващи три и трищи единъ единъ дващи и третицею единъ (2х5+3х7+2х3+3х1+1х2+3х1=45, МЕ, без пояснений) прикладъ мужска имяни токмо наверъшение душа царь (И, гласная) от времени же тои сице зовомъ триехъ токмо втрикрато сугубо численыхъ вратhх града того хранителеи постави двема же убо враты во град тои входити завhща единhми же изходити рече (3х3х2+2+1=21, КА) яко же речена быша и сут<ь> четверица троесложна (4х3=12, ВI) и двоица сугуба (2х2=4, Д) и прикладъ мужска имяни токмо навершение, или плот<ь> едина дебела (Ъ)…»

Таким образом, зашифрованные имя и прозвище: «АРТЕМЕИ КАВIДЪ». И.И. Срезневский в «Материалах для словаря древнерусского языка» переводит существительное «кавида» (так!) как «ваятель» (ср. «каведь», «кавидия» — каменное изваяние). Необходимо отметить, что Срезневскому это слово было известно по рукописи (Поучения Ефрема Сирина) XIII в. Возможность использования слова «кавiдъ», или «кавида» (если допустить, что речь идет об одном и том же существительном), в качестве прозвища или обозначения профессии человека XVII в. вызывает сомнения (напомню, «кавида» – ваятель, т.е. скульптор).

Особого внимания заслуживает описание города с многочисленными воротами, в который «вписано» прозвище автора записи. Понятие «город» имеет огромное смысловое наполнение в христианской, и уже — православной, культуре, особенно культуре книжной. По мысли автора записи, этот город (или, по крайней мере, хранители-«приставники» у его ворот) появился в год Рождества Христова . Описание «города» вплетено в текст очень органично, с его упоминания запись начинается и им же заканчивается.

Таким образом, перед нами чрезвычайно редкий пример описательной цифровой системы тайнописи. Для сравнения: М.Н. Сперанский приводит только один пример аналогичного «книжного» текста: зашифрованное слово представлено в виде описания армии, состоящей из разных родов войск – полководцев, «пешцев», конников, оруженосцев и «оружников» .

К сожалению, никаких определенных сведений об Артемии Кавиде обнаружить не удалось. По палеографическим приметам запись датируется XVII в. Очевидно, что она не могла быть сделана ранее выхода книги в свет (т.е. 1640 г. для Евангелия и 1643 г. для Пролога). На Прологе (Инв. 4762, л. 1, 1об., 2–38) имеется также запись скорописью XVII в. о том, что в августе (?) 7169 (1661) г. старец Сергий вложил эту книгу «к церкви ко страстwтерпцемъ Христwвымъ Борису и Глhбу» «по архимарите Аврамии и пw его родителях в вhчное поминание». К сожалению, в записи не указано ни местоположение церкви, ни название монастыря, который возглавлял архимандрит, что лишает нас возможности получить какие-нибудь дополнительные сведения по справочникам. В конце Пролога (инв. 9498, л. 952 об.) имеется запись скорописью XVII в. другой руки: «Чернецъ Сергии патриа[р]ш подписал на полах (!) своею рукою». Не понятно, идет ли здесь речь о вкладной записи или о тайнописи. Если согласиться, как с более вероятным, со вторым утверждением, то патриарший чернец Сергий, автор записи, мог зашифровать в ней свое мирское имя и прозвище. Артемий — имя для XVII века достаточно редкое, и это может помочь идентифицировать разыскиваемого нами человека.

Можно предполагать, что до 1661 г. Пролог находился в монастырской (менее вероятно — личной) библиотеке или в келье какого-то очень грамотного монаха-книжника, рукой которого и сделана эта запись. Видимо, владелец или библиотекарь подписывал таким образом каждую из принадлежащих ему книг. Причем более вероятно, что запись делалась сразу же, как только книга поступала в библиотеку. В последнее время доказано, что экземпляры изданий Московского печатного двора 1640-х годов очень быстро поступали в самые отдаленные уголки страны . Это означает, что запись тайнописью сделана, скорее всего, в начале 1640-х годов. Остается надеяться, что новые находки позволят приоткрыть завесу тайны над именем носителя традиционной книжной культуры XVII века.

Статья опубликована в журнале: «Живая старина». 2004. № 1. С. 27–29.